Не знаем, как вам, а нам без Кузьмы Червякова живётся как-то не так. Будто сидишь за роялем в кустах и играешь, играешь… а одна из клавиш – немая. Но ты этого не знаешь, ибо в придачу она еще и невидима, и недостижима, да и вообще неизвестно где и есть ли вообще. Вот так и с Червяковым. Точнее, без него.
Казалось бы, что нам он? Тот, кто о себе говорит – точнее, пишет:
Не кум, не брат, не сват,
Не город,
Не герой,
Я мокрая листва
Полуночной порой.
Здесь мы прервём этот стишок на середине, чтобы вернуться к нему в конце, а сейчас обратим внимание на другой, существенно более ранний, но тоже не задокументированный:
В огороде растет
Лопух,
Он не низок и не
Высок.
Я люблю иногда
Толстух,
Но всё чаще
Томатный сок –
что нам эти его непритязательные строчки? Верно, сами по себе они нам ничто. И тем не менее… Вот что нам одинокий всплеск воды посреди вечернего пруда? А ничто – если мы не в(с)ообразим, что это тяжелая рыбина подобралась к поверхности и, отразившись от нее, ушла в свое внутреннее безмолвие. И точно так же, зная авторство этих строк, мы вычитываем, выкапываем, выдумываем в них ту самую червяковность, которой нам так не хватает. И мы уже предугадываем продолжение:
И всё чаще
С тяжёлым льдом,
Звонко ждущим
Меня
На дне.
Я надел бы уже
Пальто,
Но его я имею не.
Заметим, что последняя строчка – нарочитая калька с французского (или норвежского). И что он этим хотел сказать? Поди ж спроси… Хотя задача не такая уж и безнадёжная: ведь это мы предугадали эти слова – и, значит, знаем что-то о Червякове, сами себе не отдавая в том отчёта.
Но главное здесь – это движение вверх-вниз, вверх-вниз, от приземленного к возвышенному, сколь бы глубоко оно ни находилось и сколь бы низким оно ни было, и обратно.
Точно так же иногда на ровном месте, из ничего возникают строки, которые не мог бы написать никто, кроме него. Например:
Ты не плачь
От пустой тоски,
Лучше сядь
За немой
Рояль.
Износились мои
Носки
Уходя
Навсегда
В хрусталь.
В них то же движение, тот же взлёт в конце, а перед ним – крутое пике. Такое ощущение, что сам Кузьма носится между мирами, а нам время от времени кидает маячок. Увидим ли, поймаем ли, поймём ли? Кто нас знает…
Или вот:
Буря кроет
Что твой
Бурят,
И откуда
Такая дурь?
А в народе
Не зря
Твердят –
В октябре
Не бывает
Бурь.
В октябре –
Только листьев
Стук,
Только топот
Мышей в ночи,
И тоскует без слов
Индюк
О любви.
Третий час.
В печи.
Ну что тут скажешь?.. А ничего говорить и не надо. Уже всё сказано. Им ли, о нём ли, о нас ли – не суть важно.
Возможно, он знал что-то, о чём мы не имеем ни малейшего представления и о самом существовании чего даже не догадываемся. Возможно, он это всё ещё знает, или уже забыл, или вывернул наизнанку и сшил из него новую шапку. А мы то и дело норовим обернуться, чтобы увидеть/услышать/понять/почувствовать/ну хоть что-то. Скоро шея заболит.
И тут, наверное, пора вернуться к тому, с чего начинали, и привести тот стишок целиком:
Не кум, не брат, не сват,
Не город,
Не герой,
Я мокрая листва
Полуночной порой.
Я птичьи облака,
Твердящие весну.
Я тот, кому
Никак
Не можется
Уснуть.
Нам тоже частенько не спится. Утешение ли это? И кому?
2022