Иногда хочется проснуться – даже если все хорошо, и даже не избыточно хорошо. Вот так, как сейчас. Когда идет дождь, как какое-то послание свыше, и вот-вот его начнешь понимать… тут-то и хочется проснуться.
В Тулузе тогда тоже шел дождь, но французский – не дождь, а la plui, и не шел, а лил, и даже – лила, раз la, плюи лила тра-ла-ла-ла. Шел – я, цепляясь зонтиком (нет, конечно! параплюйкой) за дома по обеим сторонам бесконечной улочки, радостно и безнадежно разветвляясь в лабиринте старого города и точно зная, что, как всегда, выйду на улицу Метц, а оттуда уже понятно, хоть и далеко. Впереди была конференция, но совсем не скоро, завтра. Позади – правильный ужин в ресторанчике на четыре стола, весь себе утиный, с фуа гра, розовой грудкой (ну и грудастые у них утки) и, конечно, литром гайяка (интересно, он так пишется по-русски?), точнее, с двумя полулитровыми кувшинами, из которых один был мой, а другой – Григоре. Вроде бы так его звали. Или тремя?
В приоткрытую дверь втиснулась голова со слипшимися длиннючими волосами и уставилась прямо на меня, забыв о приличиях и мокнущей заднице. Свободных столиков, конечно, не было, и почему-то я кивнул ему (ей? уже ему) на место за моим. Его брови приподнялись, как на цыпочках, опустились, и он улыбнулся, кивнул и исчез за дверью. «Хрен их поймешь,» – подумал я, но дверь вновь открылась и впустила его – худого, сутулого и совершенно мокрого.
Моего французского хватило только на пару первых фраз, про дождь и как хорошо здесь внутри, а дальше он плавно превратился в английский, тем более что и собеседнику так было явно проще. Григоре. Румын, живет в Штатах, так что мы вроде симметричны. В общем, приятная компания, чтобы есть вкусней и пить веселей. И веселей стало – особенно когда выяснилось, что он приехал на ту же конференцию, что и я. Тогда второй кувшин и пришел. С восторгом прикинули вероятность нашей встречи здесь и сейчас, хотя, с другой стороны, то, что мы оказались вообще современниками, еще менее вероятно. «Но вся прелесть жизни» – сказал он, – «как раз в том, что она целиком состоит из невероятных событий. Ведь из страшного числа вариантов хотя бы один должен быть выбран.» И за это тоже.
Потом мы кружили по узким улочкам, задирались к девушкам (старые козлы), и даже дождь (ну да, la plui) на время притих(ла). В какой-то момент мой спутник сошел с орбиты, как раз, когда я сунулся в какую-то подворотню отлить, а вернулся – его и нет. Может быть, он совсем растворился в дожде. «Был человек, и нет человека» – подумал я со спокойным удивлением и двинулся дальше. Хуже, что опять стало капать, а где этот четров зонтигг… Капли стали гуще, скоро буду мокрым, как румын. Посеешь зонтик – пожнешь бурю. Я зашел в бар.
Там было сухо, сумрачно и скучно. Обычно беру виски, но не во Франции же. А в Тулузе, конечно, правильно пить арманьяк. Хорошо, что бросил курить, здесь все равно нельзя. Вот и первая теплая волна докатилась, самая приятная минута, особенно если закрыть глаза. Тири-рим-пам-пам.. По ком звонит Нокия? – в этот раз не по мне, а по молодому человеку в кожанке, с остроносой барышней, хм… русскому. «…Нет, а где вы?.. И Ира там?.. Что, совсем?.. Свобода воли, говорит? А ты передай ей, что, по Аристотелю, эта любимая ею свобода – всего лишь проявление нашего животного «я» и стоит между человеком и абсолютом. Или что только женщина из двух зол выбирает большее. Главное, удержи ее еще хоть минут пятнадцать, я сейчас буду.» Конечно, я пошел за ними.
Хорошо, что дождь смывает не только все следы, но и звуки. Но мокрый, гадина! В какой-то момент я уже почти забыл (если вообще знал), зачем я в это втравился, но продолжал прилежно держать дистанцию, будто заднее колесо. Остановились у подъезда, Кожаный стал набирать код. Упс… я думал, они там в каком общественном месте сидят… Дверь открылась, они зашел внутрь, оставляя ее открытой, как пасть Каа.
Это было на каком-то высоком этаже (четвертом? пятом?), ногам уже надоело, я уже совсем решил не делать глупостей и спуститься на землю, когда возникло новое отверстие в стене – как из пищевода в желудок. А там – шумновато и накурено (зачем я бросил?). Поверх всего выбивался звонкий женский голос. «…Что вы понимаете в простом? Вы же все – только о сложном! А знаете, почему? Там можно спрятаться. Вот вы и прячетесь…» «Господа, вы трусы, господа!» – насмешливо подхватил мужской совсем рядом. «О, ну наконец, иди сюда, я тебе все скажу – и кто ты, и что ты.» Ну в желудок – так в желудок.
В прихожей темно, споткнулся о чьи-то безразличные ноги и двинулся дальше, как мотылек на свет в конце тоннеля. Там, в конце, справа, была большая комната, умеренно освещенная и избыточно населенная. Какие-то, со стаканами, сидели на софе, а кто-то и на полу. Кожаный стоял в центре, у стола, а у окна, прямо напротив двери – маленькая худенькая женщина, с очень короткой стрижкой. И внушительной задницей. Должно быть, Ира. Ça Ira.
– Андрей, – продолжила она почти спокойно, – вот скажи, для чего все нужно усложнять? Ведь есть люди, они хотят жрать и трахаться, для этого еще приходится работать и отдыхать, чтобы были силы и средства. Неужели нельзя хотеть, чтобы было хорошо, чтобы не страшно?
– Тебе? Нет. Ты тогда исчезнешь.
– Меня и так уже нет. Я ничего не хочу. Ни жрать, ни трахаться. Может, хочу этого хотеть.
– Хочешь хотеть хотеть, – опять смешок в голосе.
Похоже, это надолго. Скучненько, но альтернатив пока нет. Свободные места только в партере, тоже неплохо, хоть и жестковато для моей тощей, а куртка слишком мокрая, чтобы подстелить. Не заснуть бы.
Андрей подошел к ней, приобнял, что-то сказал на ухо. Ира сняла его руку с плеча, отвернулась к окну, постояла – и резко обратно.
– Ну зачем опять все это?
– Хочешь, расскажу о простом и сложном? Вначале было слово…
– Идиот.
– Нет, послушай. Я не знаю, что было вначале, и это сейчас не важно. Главное, что все время что-то происходит, и все, что только может произойти, когда-нибудь произойдет. Простые вещи не могут все время повторяться, мир не так устроен, поэтому всегда будет возникать все более и более сложное.
– Ты же прекрасно понимаешь, что я не о том. Как ты можешь о сложном, не понимая простого? Ты же его не чувствуешь, ведь так?
Он вдруг стал серьезным. Только этого не хватало.
– Может, поэтому за сложностями и гонюсь, чтобы понять простое. Ведь пока не потеряешь – не поймешь…
– А хули там понимать… – это кто-то с софы. Правильно, как же без оркестра. Но непохоже, что его услышали.
-Ты не хочешь ничего понимать. Превращаешь все в слова.
-Возвращаю на круги своя.
-Но я не хочу возвращаться!
-Хочешь не хотеть…
Дальше я, кажется заснул, потому что все (почти) исчезли, во рту пересохло, башка понятно какая, спина затекла, не говоря уже о заднице.
(2010 – ?)