ЧАСТЬ 1
1
Он идет широко и мощно, будто ножницами нарезает дорогу на равные куски – их за ним будут подбирать другие, до которых ему и дела нет. Так когда-то ходили старые стенные часы, их ножницы упорно резали время, до сумасшествия методично – и, похоже, перерезали что-то важное, то, на чем сами держались, и улетели в дальний уголок памяти, вместе со стеной, домом и городом. Память, оказывается, намного больше их всех. А они и были только для того, чтобы запутаться в ее паутине, чтобы было чем питаться – потом.
У него широкие ступни. Пыль успевает к ним привыкнуть и нехотя расстается, неслышно шурша на прощание. Не иди он так быстро, можно было бы рассмотреть и потрескавшиеся пятки, и кривые мизинцы, и неровно стриженые ногти. Но не в этот раз.
2
Андрей Мешков решил умирать. Не то, чтобы это от него так уж зависило в принципе, и ускорить это дело он тоже не собирался, но однажды родившаяся мысль «не пропустить» давала о себе время от времени знать – то нелепой историей на работе, то строчкой в книге, то навязчивой белкой в колесе бессонницы. Из тех мыслей, что скребутся по сусекам, скатываются по крошкам – и вдруг кушать подано, и вдруг сыт по горло.
В слова это оформилось совсем недавно – наверное, в прошлую пятницу. Примерно так.
Банкет после защиты Мерецкого проходил в институтском кафе. Было, естественно, шумно и весело, как и должно быть, как это всегда было, есть и будет. В какой-то момент Андрей себя обнаружил сидящим в обнимку с Ириной, дело явно двигалось к результативному исходу, и неожиданно он всё увидел со стороны: и её раскрасневшиеся щёки, и свой масляный взгляд, и жующее стадо ученых баранов и баранок. Будто сдвинулся на четверть секунды вперёд и поэтому знал всё, что сейчас произойдёт, а главное – видел, насколько всё происходящее глупо и тошнотворно. Он снял руку с ирининого плеча, ухватил себя за волосы, чтобы почувствовать боль – и почувствовал, с тем же запозданием.
– Андрюша, что-то не так? – в её голосе были прямо-таки материнские нотки.
– Всё так, Ирочка, всё так. Извини, я скоро.
Он встал, было легко и звонко («ну и штамп» – подумал чуть ли не с восторгом), со временем творилось вообще нечто странное, будто он сам существовал только в чётные доли секунды, а всё остальное – в нечётные, или наоборот. Путь до туалета показался долгим и незнакомым, будто цаплей по чужому болоту. За дверью были слышны голоса, мужской и женский, и он этому даже не удивился. Просто распахнул дверь и зашёл.
Этих двоих он не знал (и потом не был даже уверен, не привидились ли). Женщина сидела на подоконнике, очень коротко стрижена, крупные бусы, длинная юбка. Мужчина невыразительным силуэтом опирался о кабинку, в его пальцах мерцала красная точка. На него они, кажется, не обратили никакого внимания. Женщина сказала:
– Что ты понимаешь в простом? Ты же всегда – только о сложном! А знаешь, почему? Там можно спрятаться. Вот ты и прячешься…
Андрей стоял у двери и с интересом наблюдал. Мужчина взмахнул огоньком, поднёс его ко рту, затянулся и ничего не ответил. Женщина продолжила:
– Вот скажи, для чего все нужно усложнять? Ведь есть люди, они хотят жрать и трахаться, для этого еще приходится работать и отдыхать, чтобы были силы и средства. Неужели нельзя хотеть, чтобы было хорошо, чтобы не страшно?
– Тебе? Нет. Ты тогда исчезнешь.
– Меня и так уже нет. Я ничего не хочу. Ни жрать, ни трахаться. Может, хочу этого хотеть.
– Хочешь хотеть хотеть, – его смешок показался неуместным. Он еще раз затянулся, выдохнул в сторону Андрея и спросил:
– Хочешь, расскажу о простом и сложном? Вначале было слово…
– Идиот.
– Нет, послушай. Я не знаю, что было вначале, и это сейчас не важно. Главное, что всё время что-то происходит, и всё, что только может произойти, когда-нибудь произойдет. Простые вещи не могут всё время повторяться, мир не так устроен, поэтому всегда будет возникать всё более и более сложное.
И опять что-то вроде смешка. Андрею захотелось дать ему по зубам. Женщина спрыгнула с подоконника (какая она маленькая).
– Ты же прекрасно понимаешь, что я не о том. Как ты можешь о сложном, не понимая простого? Ты же его не чувствуешь, ведь так?
Голос мужчины вдруг стал серьезным.
– Может, поэтому за сложностями и гонюсь, чтобы понять простое. Ведь пока не потеряешь – не поймешь…
– Ты не хочешь ничего понимать. Превращаешь все в слова.
– Возвращаю на круги своя.
– Но я не хочу возвращаться!
– Хочешь не хотеть…
Они замолчали. Андрей подошёл к писсуару, расстегнул ширинку и с удовольствием стал мочиться. Похоже, это лишило его статуса невидимки, прозвучало женское «ой», укутанное в мужской смех, затем шаги и хлопнувшая дверь.
Потом он подошёл к окну и уселся на подоконник, всё ещё хранивший тепло её задницы. Закурил, в голове по-прежнему было звонко, и мысли не разлетались в разные стороны. «Надо бросить всю эту чушь и попробовать разобраться с великим чудом смерти. Почему мне сейчас эта мысль пришла в голову? Не пришла, просто не уходила, но пряталась под лавкой. Или я там прятался.
(Ноябрь 2010 – ?)