Перистые облака
Шла я однажды по просёлочной дороге и молчала. Такое со мной редко. В смысле, молчу редко. Обычно или говорю, или пою, или свистю, или языком цокаю. А тут молчу, как в тряпочку. А тряпочки-то и той не было. Потеряла где-то. Жаль, конечно, но я не об этом.
Так вот, иду себе и чувствую, что близится что-то. То ли это, то ли то, то ли вообще самое оно. И тихо так вокруг, как в бане ночью. Хотя вроде и не баня, и не ночь, но давит что-то сзади. Обернулась, а там облака. Серые, жирные, вихлястые, и прут на меня со страшной силой. Испугалась я маненько, но виду не подала, иду себе дальше и даже музыку свистю. Но чувствую, что они всё ближе и ближе. Как говорится, их тяжёлое дыхание ощущаю у себя на затылке. Не выдержала и побежала. Почти что быстро.
А они, гады, за мной. Так и пёрли до самой деревни. Добежала я до околицы и заскочила в первую избу. К Прокопычу. У него дом крепкий, справный. Стою в сенях, чуть дышу, а они как ХРЯСЬ об дверь! Тут я и…
Но хорошо, что к Прокопычу попала, а не рядом, к Мишане. У того домишко хлипкий, ни в жисть бы не выдержал. А облака эти побились об дверь и об стенку, плюнули и попёрли дальше. За кем-то другим, думаю. А тут и Прокопыч пришёл, злой немного, но это уже другая история. Потом расскажу.
Вот такие облака перистые бывают…
Что хорошего в Мишане
У меня есть один очень хороший этот. Ну типа друг. Мишаня, в общем.
С виду он так себе. И многим другим он тоже так. И эти многие другие за так ему много чего делают. И хорошего, и разного. А он не обижается. А если обижается, то не показывает. А если показывает, то кто ж на это смотреть будет!
И мужик он не очень видный. А как его увидишь, если он всё время или дома сидит, или уже темно!
И дом у него не ахти. Так, домишко. Домишаня! И плюнуть некуда. Это правда и хорошо, а то совсем заплевали бы. Народ то у нас такой, им на всё плевать. И хорошо если только плевать!
Зато есть у Мишани три хорошие стороны. Нет, даже четыре.
Во первых, он всегда рядом. Это очень хорошо когда он нужен, и не очень когда не очень, но тогда на него можно не обращать внимания. Он не заметит.
Во вторых, он меня очень любит. Это тоже очень хорошо когда он нужен, и не очень когда не очень, но тогда на него тоже можно не обращать внимания. Он не обидится.
А в четвёртых, он много чего знает. У него дома есть три книги и целый компутер. Поэтому если мне нужно узнать новости, я всегда Мишаню спрашиваю.
Вот и сегодня спросила. А он рассказал, что есть в мире какой то Google и какой то Yahoo, так вот они теперь объединяются и будут называться Hooyagle!
Завтра спрошу у него про новые новости. И послезавтра тоже. А то скучно!!!
Ай, Мишаня!
Вот говорят некоторые, что им новость сорока на хвосте принесла. И чего бы это вдруг сорока, да ещё на хвосте? Ну прям больные! У меня вот другое дело. Мне новости Мишаня приносит. И совсем не на хвосте!!!
Вообще то он несёт сразу много новостей. Несёт, несёт, аж потный от натуги. А доносит до меня только одну. Самую первую! Если считать с той стороны, с которой он её выкладывает. А дальше у него уже на новости ни сил, ни средств не остаётся. Потому что есть вещи поважнее!
Так вот, вчера я только спать легла, как вдруг стучится он в моё окно. Как тот ворон. Я сразу поняла, что это Мишаня. Кто б ещё мог таким смешным голосом сказать: открой, Аку, это я, Мишаня!
А я ему отвечаю: не, не открою! А сама лежу и думаю. То о том думаю, то о другом, то ещё об одном, со стройки. А Мишаня мой, слышу, уже изводится. Тогда я решила быть очень доброй и сказала: заходи уж, так и быть! Он и зашёл уж. И прям с порога его прорвало на новую новость.
Знаешь, говорит он, есть такая гора, или даже не совсем гора, а так, горка. У самого чёрного моря. Называется Ай Петри. Так её, оказывается, Apple сделала! Вместе с горой Айфон. А теперь им обоим приходит айпдейт!!!
Подумаешь, новость! Ну что с него возьмёшь, с Мишани…
То и взяла!!!
Перескоп
Так вот, о Прокопыче. Есть у него такая штучка, которой обычно не видно. Спрятана она потому что. Когда не нужна. Типа когда он обедает, или книжку читает, или дрова рубит. А вот иногда она вдруг становится видимой и даже очень. И я тогда сразу понимаю, что Прокопыч чёй-то удумал. А уж как он ей вертеть туда-сюда умеет!.. Пальчики оближешь.
Штучка его называется перескоп, и совсем она, оказывается, не маленькая, а ого-го!
А у соседа, Мишани, совсем не то. Просто недоскоп какой-то.
Аперация
Заглянула я вчера к Мишане во двор, а там всё бело. «Что ты делаешь, Мишаня?» – грю. А он: «Не видишь, что ли, петуха аперирую.» «А зачем?» – спрашиваю, любопытная. «Ну как же из него холодец варить, ежли он с перьями будет!»
В общем, помогла я ему с этим делом. Ну и с другим тоже, понятно.
А холодец так себе вышел, мягонький. Вот у Прокопыча…
История про опера мусорского
Давно это случилось. Девчёнкой я тогда ещё была и жила с батюшкой и матюшкой. Это теперь я самостоятельная и живу с кем попало. То с Мишаней, то с Прокопычем, то с пластмасовой фигуёвиной. А то и совсем не живу, если работы много. Как сейчас.
Была я почти что смирная и на мужиков не засматривалась. Так только, разве что из окна. Или в щёлку в бане. Особенно на Ромку-цыгана. Высокого, чернявого, и волосы крутятся. У нас таких других не было. А потом и его не стало. Прибили его. Шут знает кто. Как я тогда рыдала… И другие тоже. Но меньше.
Да, а на третий день приехал мент расследывать это дело. Как я его увидела, так сразу рыдать перестала. Накрасила хорошо глаза и губы, одела красное платьице и вышла на улицу. Как раз на встречу ему. А он идёт такой красивый. Волосы ну прям пшеничные, на щеках румянец, а сам здоровенный такой, что не знаю как в калитки пролазит. Вобщем, полюбила его сразу.
И он меня увидел и тоже полюбил. Кажется. Слова такие хорошие говорил. Разные. А я ему в ответ, мол, с мусорами не того. А он грит, мол, я не мусор, я опер. Поладили мы с ним на названии опера мусорского. И хорошо поладили.
Но недолго наше счастье длилось. Застукал его мой батюшка. До смерти застукал. Посадили его за это, и надолго. Так я и вошла в самостоятельную жизнь. Давно это было, да…
А опера мусорского вспоминаю часто, но уже реже. Вот даже и не помню, как его по имени звали. Я-то его нежненько так называла: мусорок мой оперный, оперок мой мусорский…
Спераль
Вчера мы с Мишаней засиделись вдруг до поздна. Добро б ещё чего-то делали, вроде как телевизор смотреть или новости узнавать, так совсем наоборот. Мишаня был совсем грустный и почти не пил, да и я не радовалась особо, чему ж радоваться, если Прокопыч третьего дня в город уехал и с тех пор как с гуся вода. Хотя Мишаня не из-за него грустил, он как раз радуется когда Прокопыч в отсутствии, и ясное дело почему. Но вот вчера даже это не помогало. Я его приласкивала и так, и эдак, и потом снова так, а он только морщился, как сапог на морозе.
Я уже совсем думала обидеться и уйти к себе, но тут он и говорит: «Милая Акулина! Я тебя так люблю, что у меня всё внутри сперает. И дыхание, и пищеварение, и даже хотение. Одно только потение и остаётся.» Я так обрадовалась и говорю ему: «Одно, зато какое! Я такого ни у кого не видела!» А потом долго-долго ему эту спераль удаляла…
Почти всю удалила. Пойду ещё сегодня доудалёвывать. Это если Прокопыч не вернётся.
Стоногие члены
Я вот никогда не видела сороконожек. Поэтому не могу представить, как это у неё может быть аж сорок ног. И главное, зачем ей так много!
Я понимаю, что одной ноги маловато будет. Как по мне, так две в самый раз. Ну четыре, это если в два раза. Ну хорошо, шесть, как у паука какого. Или даже восемь, как у восьминога. Но сорок!!!
Я спросила вчера у моего Мишани, почему это так и для чего. Он мне что то умное говорил, как всегда, но я так до конца и не поняла. И только одно запомнила. Что сорок это ещё не много! У этих насекомых ваще члены стоногие!!!
Кому чего мало
Я девушка смирная и добрая, и даже мухи не обижу без того, чтобы сначала ей сказать что-то хорошее. Это если меня не будить утром, особенно после бесцельно прожитой ночи. Те, кто пытались такое делать, быстро понимали, что будят не меня, а зверя во мне. А он существо не сентиментальное, скидок за прошлые заслуги не делает. Так что когда я сегодня проснулась от нечеловеческих воплей, было уже почти поздно. Нечто, похожее на Аполлона Мусагета, вынутого из стиральной машины, застыло в руках моего зверя и только вращало своими зелёными от тоски глазами. Воплей уже не было слышно, и только эхо колыхало занавески.
С трудом признала я в полубездыханном теле моего Мишаню. И то по родинке возле уха. К счастью, к этому моменту я уже бодрствовала настолько, чтобы взять ситуацию в свои руки. Зверь недовольно уполз в глубины моего подсознания, и я перешла к спасению Мишани с помощью бития по щёкам, щекотания в подмышках и неестественного дыхания. Скоро он пришёл в себя, потом в меня, потом в супскотом, а потом уже можно было и поговорить.
«Ну и зачем ты меня разбудил, земноводное?» – нежно спросила я его. Мишаня похлопал своими пышными ресницами и ответил: «Ну как! Тут же ДэЭнЭр омалороссилась!» И начал было, захлёбываясь, нести какую-то пургу про святость уз и вечный позыв, но я его быстро привела в чувство. «Тебе что, мало? Хорошо, будет тебе и Малороссия, и Нанороссия, – сказала я ему, – но вернее всего будет тебе Онанороссия. До тех пор, пока не выкинешь из головы весь этот бред с маслом.»
Мишаня подумал, вздохнул и пошёл за кофевпостелью. И только скупая мужская слеза пролетела над горизонтом.
Девушка с ослом
Однажды я была маленькой.
Хотя я так про себя не думала. Это другие мне всё время говорили, что мне нельзя ни того ни сего, потому что я ещё маленькая. А мне так хотелось и то, и сё, особенно с Сергунчиком. И с Мюликом. И с Саньком. И с Жоркой. И… ну кто там у нас ещё был? Уже не помню. Но нельзя!
Единственное что мне можно было, потому что я маленькая, это в речке купаться голенькой. Но потом и это перестало быть можно, потому что у нас завёлся один… но не хочу о нём, это грустная история.
И я им верила, что я маленькая, и очень от этого пережывала. И всё думала, как это меня угораздило родиться маленькой, а другим удалось родиться большими. И Сергунчику, и Мюлику, и Саньку, и даже Жорке, и кто там у нас ещё был. Не говоря уже о тех, кому повезло родиться вообще взрослыми. Как моему батюшке, например. И матюшке. И ещё многим.
Хотя некоторые родились совсем старыми, вроде как дед Арсений. А ещё один дед, уже не помню как звали, так вообще родился почти что за год до своей смерти! Так что бывает и хуже.
А то можно вообще было родиться уткой! Бегать со своим кря-кря по берегу, а за тобой ещё куча утяток, им так совсем не повезло, любой наступить может.
В общем, оказывается, что за каждым плохим есть ещё плохее, так что думать про это толку мало, только жалко всех становится и хочется плакать.
А вместо этого надо думать о хорошем. И я тогда решила, что больше такой глупости делать не буду и никогда больше не буду маленькой. И от этого решения мне стало немножко хорошо.
Ну а потом я поняла, что меня всё время обманывали и я совсем не маленькая, а мне это говорили только по тому, чтобы им так было проще. И от такого понимания мне стало совсем хорошо! И я смогла и с Сергунчиком, и с Мюликом, и с Саньком, и с Жоркой, и… ну со всеми, в общем.
И много чего другого ещё смогла. Залезла на самое высокое дерово. Слезла с самого высокого дерева. Построила машину времени. Сломала машину времени. Написала письмо Путину. Порвала письмо Путину. Научилась играть на баяне деда Арсения. Разучилась играть на баяне деда Арсения. И…
Вообще то я собиралась совсем про другое написать, про девушку с ослом. Вечно меня куда то не туда заносит. Какая то я не стойкая…
Ладно, тогда про девушку в другой раз!
Или в третий!!!
Девушка с двумя ослами
В прошлый раз я уже хотела рассказать про осла, но совсем забыла. По этому сейчас надо писать уже про двух ослов: и того, забытого, и этого, текущего. Ууу, как он течёт! Страшное дело! Вчера как раз наблюдала. Думала, что весь истечёт. Наверно, у него там что то в нутри лопнуло. Терпение!
Это я шла как раз и думала про того, первого осла. Я про него думала хорошее. Но не только. Потому что у ослов как у людей, есть и хорошее, и не очень. Но хорошее у ослов больше!!!
И я вот ровно думала про то, что почему так в жизни несправедливо и хорошее достаётся какому нибудь ослу. А то ещё и козлу. Но козлам всегда достаётся больше всего, так что с ними понятно и хорошее им достаётся для утешения. Но они обычно не тех утешают! Козлы ведь!!! И хорошо, что тот осёл, к которому я иду, совсем не козёл. Хотя на самом деле он немножко козёл. Но только немножко, и то не в том смысле, а в другом. Потому что мог бы мне подарить что нибудь красивое и полезное. Одно красивое, а другое полезное. Или наоборот. А он… ну ладно, не буду.
В общем, это я ему дарю. Красивое и полезное, в одном флаконе. Себя!!! Не то что на совсем дарю, конечно, а временно. На прокат. А когда он накатается, то забираю на зад. Ему то к тому времени уже всё равно, ведь он спит уже! А мне не всё равно, мне вставать рано надо будет и приводить своё содержание в форму. А иначе куда я такая бесформенная и бессодержательная?
Вот, и в разгар таких интересных мыслей вдруг увидела я этого, текущего. И сразу мысли ещё философичнее сделались. И про жызнь, и про что то ещё. И стояла я, как зачарованная, и смотрела, как он по капле выдавливает из себя. Тут и стемнело.
В общем, к тому первому я так и не дошла. А второй истёк и ушёл. И даже на меня не посмотрел. И осталась я меж двух ослов, одинокая и задумчатая.
Но иногда и такое нужно. Не знаю, правда, зачем!!!
Пепел Клааса
В нашей деревне жизнь интересная. То одно случится, то другое, то снова одно. Вчера к вечеру совсем весело было, но вдруг стемнело и мне стало надо козу загнать. Пошла я её загонять, а она не хочет. Не хочет и всё. Полночи на неё убила, но всё таки загоняла. Совсем загоняла!
И легла спать. Просыпаюсь от громкого стука. Тук! Тук! Тук! Прямо в сердце. Ну, думаю, это судьба. Пошла открывать, а там совсем и не она. Страшный такой, совсем седой. Ты кто такой, спрашиваю. А он: я пепел Клааса!
Тут мне и поплохело. Ну, думаю, это на меня отливаются слёзы невинно загоненной моей козы. Упала на пол и лежу. Будто сдохлая. Но одним глазком посматриваю, что он теперь будет делать. А он ничего не делает. Стоит и стучит. А глаза такие добрые-добрые. Как у Мишани, когда он из уборной выходит.
А я всё лежу. И думаю. Ладно, говорю, что мне с тобой теперь делать? А он отвечает: а это уже твоё, Акулина, дело. Что хочешь, то и делай, я весь твой. А на фуя ты мне сдался, думаю. Разве что рассыпать тебя в огороде, как удобрение. Чтобы лучше росли мои помидоры и болгарские перцы. А так же и пастернак! И никто не будет знать из какого пепла они растут!
На том и порешила. Встала и удобрила. Ещё и на цветничёк осталось.
Одно только мне не так чтобы нравится. Лежит там он и тихонько постукивает. Тук, тук! Не попадают ли мои помидоры от этого преждевременно? И пастернак…
Хулио
Вот случайно вспомнила ещё одну историю. Вот как оно было.
Я однажды пошла в магазин, за прищепкой. Это потому что ко мне Мишаня должен был пройти, а от него не всегда хорошо пованивает. Иду и думаю себе чего то, и вот вдруг замечаю, что иду уже не за прищепкой, а за каким то молодым и красивым, хотя лица не видно, я же с зади. И всё равно иду и не могу остановиться или свернуть когда как раз мимо магазина прошла. И вот так доходит он до остановки и останавливается. Ну думаю, сейчас я твоё лицо увижу. А он как на зло не поворачивается. Тогда я подхожу по ближе и только хочу его обойти, как тут вдруг автобус приехал. Мой берёт и в этот автобус садится, всё ещё задом ко мне. Ну тогда и я залезла в автобус и думаю, ну сейчас ты будешь весь мой. Он поворачивается, а там на его голове лица нет. Одна морда. Страшная! Я б с таким даже за деньги не смогла!
Хотела выйти, а низзя, автобус уже поехал. Я кричу рулильщику, выпусти меня! А он говорит, жди следующей остановки. Ну я и села ждать, благо место свободное было. И далеко от того урода! Сижу и думаю, а вот что думаю, уже не помню. Короче, доехала я до самого города, а там вышла и снова думаю. Но теперь я уже точно помню, что думала о том, за чем я сюда приехала. То ли за прищепкой, то ли за молодым и красивым, то ли за приключением на собственную задницу. Думаю, думаю, и тут на встречу идёт мой старый знакомый Терентий.
То есть он совсем не старый, особенно если сравнивать с другими, может даже и помладше многих будет, например Прокопыча. Хотя и не мальчик. Но точно не девочка! У меня даже где то доказательство было. То есть как Терентий он не старый, а как знакомый он старый. Ну да ладно.
Ну он мне и говорит, что привет и пошли в клуб потанцуем. А я ему говорю, что я не при платье и вообще без прищепки, но вообще хочу. Тогда он говорит, что ты и так красивая, даже не при платье, и всё равно пошли. Ну ладно, говорю я. И мы пошли, благо недалеко.
Народу там в клубе было страшное дело, и все танцуют! Мы тоже начали, и стало уже веселее, и тут Терентий говорит мне, что хочешь тебе хулио покажу? А я ему, ты что, вот так при всех? А он говорит, а чего, смотри, вот он! И рукой куда то в сторону. Я смотрю, а там такой чернявенький, с усиками! Невысоконький, но стройненький!
Вобщем, оказалось что хулио это совсем не хулио, а Хулио, и при чём испанец! Я тут же с ним и познакомилась, а потом мы продолжили уже где то. Выяснилось, что по нашему он тоже может, но не очень, другие куда лучше. А по своему может очень много и очень хорошо, мне страсть как понравилось!
Натанцевалась я с ним тогда до полной отключки, три дня подряд. И то, и сё, и даже это самое. Сейчас как вспомню, так даже страшно!
А потом он куда то делся, уже не помню…
Вот такая была история. Сколько у меня ещё таких!
Голубые красные
В детстве у меня была книжка. Я тогда ещё читать не умела, и мне её читали то батюшка, то матюшка. То вообще кто ни попа дя.
Особенно я любила один стишок из неё, про голубых красных. Может, вы помните такой? Разные, разные голубые красные…
Я тогда не понимала, как это красные могут быть голубыми. А потом выросла и поняла.
Но было поздно!
Потому что хороша ложка к обеду, а вилка к ужину!!!
Желтые зеленые
Как я уже рассказывала, однажды я была маленькой и совсем почти что невинной. И у меня была книжка. И я любила один стишок из неё, про разные, разные голубые красные, жёлтые зелёные…
Как это красные могут быть голубыми, это я не понимала. Но потом умные люди показали. А вот как зелёные могут быть жёлтыми, это уже совсем никуда не лезло.
А потом полезло!
Потому что растягивать нужно!!!
Кого геи бебут
Жыть стало страшно. Раньше вот выйдешь на улицу, а там лепота, солнышко, ну может где и постреливают, но больше мимо. А теперь, говорят, как высунешь нос на свежий воздух, а там страшный гей! Как увидет тебя, как подпрыгнет, как пропаганднёт! И это только если нос высунешь. А если что другое???
И ещё говорят, эти геи хуже евреев. Потому что бебут всех, налево и направо, независимо от возраста, доходов и национальной принадлежности. Из за них и цены растут, и коррупция цветёт, и продукты скоропортятся! А главное, что народная мораль падает с шестого этажа и разлетается на мелкие кусочки, которые ранят случайно проходящих мимо прохожих.
Но растёт, растёт народное негодование. На место каждого выбебенного двое невыбебенных приходят и грозно машут кулаками. И на далёк час, когда отольётся страшным геям всё, и из самого крепкого гранита!
Так говорят.
Вот только меня геи почему то не бебут. И почему я им такая неинтересная?
Ой, звонят в дверь… Наверное, это они!
Иду, мои страшненькие!!!
Как я целовала
Не знаю как у вас, а у меня на лице есть губы. Две! Левая и правая.
Это когда я сплю на боку.
А так же передняя и задняя, когда ползу по земле. Когда встаю на ноги, то нижняя и верхняя. А когда на голову, то наоборот!
Там много ещё чего есть, на моём лице, но я сейчас не про это. А про то как я училась ими правильно пользоваться. То есть целоваться!
Дома у нас всяких нежностей не было в заводе. Батюшка матюшку никогда не целовал. По крайней мере при мне.
Правда я не помню чтобы он при мне ещё с ней чего то делал, хотя вот результат на лице. На том где губы!!!
Зато я помню как в первый раз попробовала кого то поцеловать. Ваську! Он был такой миленький, что мне ужасно захотелось это с ним сделать. Я подошла к нему с зади и поцеловала прямо в головку. А он как подпрыгнул и меня всю исцарапал! И щёки, и нос, и всё остальное на лице, про которое я не хотела писать. А потом удрал под крыльцо, и только кончик хвоста оттуда высовывался. Серенький!
После этого я долго никого не целовала. До самой школы. А там я целовала свой дневник. Но не весь, а в некоторых местах. В тех, на которых расписывался Петечка. Пётр Константиныч, географ. Жутко я его любила. Поэтому всегда отвечать вызывалась первой. И про Каледонию, и про Халигалю, и про Сбросгорстграбен! Правда я ничего не учила и поэтому он меня всегда не очень хорошо оценивал. Но зато когда я давала ему дневник, то мы были с ним близки! А потом я целовала ещё не засохшую оценку… И поэтому губы у меня всегда были красные!
Потом Петечка совсем спился и уехал с другом Мишкой на север, а я стала целовать других. Просто так, из интереса к технике! И к молодёжи!!!
Батюшка мой однажды увидал как я тренируюсь и пригрозил, что если я это дело не брошу, то поцелую замок. И так оно и вышло! Вернулась я как то домой вся обцелованная, а дверь заперта…
Поцелуй замка меня многому научил. Тем более что в школе мы как раз проходили про умри, но не давай поцелуя без любви. Поэтому я стала теперь давать с любовью. И откуда только у меня столько этой любви было, сама не знаю. Наверное от свежего воздуха. И ветра!
Так и несёт меня этот ветер по необъятным просторам нашего района. И губы мои как крылья у птицы, машут непрестанно вверх-вниз, влево-вправо, вперёд-взад, в зависимости от моего положения.
Да, и ещё язык… Но про него в другой раз!!!
Сёмга
Вчера ко мне приходил хороший гость. Даже очень хороший! По этому случаю купила половинку свеженькой сёмги. Залила маринадом, а потом мы запекли её на гриле!
А маринад сделала так. Взяла хорошего оливкового масла, выжала туда лимон, посолила, поперчила, добавила базилика и немножко чесноку. Всё хорошо перемешала и залила им рыбу. А через час достала её из маринада и положила на горячий гриль. Он у меня настоящий, с углями и крышкой, чтоб готовить на непрямом огне.
Ох и вкусно было! Наверное…
Потому что мы не дождались конца этого процесса и занялись своим!
Ничего, в следующий раз приготовлю баранью ногу! Авось четырёх часов нам хватит!!!
И снова о Мишане
Совсем подзабыла я моего Мишаню. И лицо его, и одежду, и душу. Ну и мысли тоже, наверное, растеклись по древу моего желания высокого и кучерявого. И казалось мне, что давно уж перевёрнута страница, на которой мы с ним оставляли всякие следы.
Но тут подул вдруг буйный ветер из неожиданного места и отлистал эту страницу обратно. И стоит на ней дорогой мой Мишаня, совсем как полуживой, и громко стучится в дверь моего страстотерпия… Ну что ж, пришлось отворить!
Не сразу я его узнала. А всё потому, что и лицо его, и одежда стали совсем другими. И только когда он снял свои ужасные очки чёрные, разглядела я в дырочках трепетную душу мишанину. Ну и когда открыл он рот, то полились оттуда всё те же мысли. Вперемешку со всем прочим, конечно!
Да, а одежда у него тоже вся чёрная и скрипящая. И только когда он снял её… ну да ладно, я не о том. Главное, что он теперь такой надухотворённый, что аж жуть. А на плече висит здоровенная фиговина, что твоё ружьё, но только не стреляет. “Эт чё,” спрашиваю, “кнут?” “Неа, пряник!” грит он, а сам скалится по нехорошему.
В общем, после определённых процедур удалось узнать, что служит нынче мой Мишаня в виолончельных войсках и пришёл попрощаться перед началом тайной операции «Гоп со смычком». И что вот эта штука на его плече, это и есть тот самый смычок, и без него он теперь никуда. Вот гопа никакого я так и не нашла.
Может, плохо искала!
Хождение за тридевять емель
Предисловие
«Сколько лет, сколько зим!» – говорят старые знакомые, увидав друг дружку после долгой разлучки. При этом вёсны и осени не упоминаются, будто они вообще никого не интересуют. А казалось бы, что может быть важнее весны, когда всё течёт, все изменяют. И осени, предъявляющей общественности плоды творений твоих рук, ног и прочих, ещё более важных частей тела.
Вот я как раз больше по вёснам и осеням равняюсь. Грачи прилетели – грачи улетели – опять прилетели – и снова тудысь… пока голова не закружится. А как закружится, вот тогда настоящая жызнь и начинается.
Так случилось и в этот раз. Одним знойным августовским полднем лежала я на травке в тени могучего дуба, в городском парке труда и нетруда. И думала, как обычно, о высоком и красивом. И зеленоглазом. И о том, что весна прошла, и лето на исходе, а я всё какая то неустроенная. Ни тот меня не устраивает, ни этот, ни предыдущий, ни следующий. Ни даже те двое, а то и трое или все четверо, смотря как считать. «И что ж я такая переборчивая, что твоя подводная лодка…» – думала я не без некоей горделивости. И то ли вжарило солнце особенно сильно, то ли шальной грач пролетел, но тут оно и началось. Я решила устроить себе марафончик.
Но не такой, как вы могли бы подумать, начитавшись всякого и навидавшись разного. А честный, серьёзный, морально устойчивый и социально ответственный. Чтобы всё было честь по чести, жесть по жести, а номера по порядку. Короче, это должен быть бракмарафон.
Ну не в том смысле, конечно, чтоб выйти за одного и так с ним до полного его одурения делить кров с молоком на ноль, а совсем наоборот. Ведь жызнь, она что? И на что она нам? И почему о ней говорят, как о чём то одноразовом? Поэтому я и задумала устроить себе много разных жызней. И чем разней, тем лучше!
В каждой из них должен быть свой муж, свой дом и свой смысл. Но что то общее в них тоже быть обязано. Например, я! Но не только. Все мои мужья должны носить одно имя, и носить его легко и гордо. Так и мне будет проще, и другим веселее!
Оставалось только выбрать это имя. И это оказалось легко: Емеля. Во первых, оно красивое. Во вторых, редкое. В третьих, емель сложно назвать беспечными. В четвёртых, как известно, под лежачего Емелю вода не течёт. Ну и, наконец, самое главное: люблю я его!
Так началось моё хождение за тридевять емель. К счастью, оно всё ещё не окончилось, так что рассказывать о нём буду по мере продвижения. Если буду…
Это если меня совсем не отъемелят!!!
Емеля первый
У него всё было большое. И руки, и ноги, и сердце, и достоинство. И недостатки. Ну и самомнение, само собой. Но главным его плюсом было то, что он был моим первым. Первым емелей. Потому что и васи, и пети и прочие имена собственные и заимствованные у меня уже бывали, и многократно. Это не говоря уже о Прокопыче. А уж о Мишане и говорить то нечего!
Вообще то Емелей назвала его я. А как его ещё можно было называть, когда фамилия его Пугачов? Ну не Алл же!!!
А познакомились мы с ним в библиотеке. Я сидела там над стопкой-другой книг и размышляла о «второй философии» Кьеркегора. Почему, думала я, он говорит, что трансцендентность заключается в повторении, и почему это обязательно приводит к греху, хотя и не говорит, к какому именно? Ведь грехи бывают такие разные, говорила я про себя. Не в том смысле, что про свои грехи, ведь какие там у меня грехи? Так, одни грешочки! А в том смысле, что так тихо говорила, чтобы никто не услышал, поскольку библиотека же и культурные люди вокруг, как услышат, что я про грех, так набегут почём зря, ведь тоже люди, хоть и культурные!
Да, так если повторять грех, то может он и перестанет быть грехом? Типа как если долго повторять одно слово, то скоро оно потеряет смысл и станет почти что птичьей песней, вроде харикришны какой, а совсем никаким и не словом. Опять таки, если долго мучиться…
И так мне эти мысли понравились, что я тут же почувствовала в себе зуд в их экспериментальном подтверждении. Тут он мне и подвернулся.
Как я уже сказала, большой. И на всё способный. Одна только проблема: в списке моих проектов первым был срочный брак. А потом уже грехоповторение. В общем, мне предстояло и выйти за него, и жить с ним во грехе. Ну и что, справилась!!!
Только не спрашивайте, как. А то и вам захочется!
Жызнь моя с Емелей Первым была бурной, тяжёлой и непродолжительной. Я поняла, что повторение это не только мать учения, но ещё и сестра таланта, брат близнеца и отец яблок. А также дедушка русского флота, бабушка с половыми органами дедушки, сын полка, дочь Монтесумы и племянница барабанщика. И много ещё того, что вам и не снилось.
Но главно, что я поняла, это что грех от частого употребления грехом быть не перестаёт. Он просто изнашивается и надоедает. И в конце концов ты освобождаешься от него, вся такая потная и усталая, и широко распахнутыми глазами всматриваешься в новые горизонты.
Вот на такой пронзительной ноте и закончилась моя жызнь с этим емелей. А что было дальше, это уже совсем другая история. А также география, химия, физика и нерусская литература!
Третий лишайный
Не, ну с третим моим емелей мне не очень повезло. Хотя, казалось, о чем ещё мечтать было? Вроде и сильный, вроде и красивый, а главное, ну совсем не бедный. Ну больше чем совсем! И с ним я каталась, как сыр в масле. Туда и обратно. Туда и обратно. До полного головокружения. И немножко после. А потом…
А потом я вдруг проснулась посреди ночи и поняла, что жызнь моя иль ты приснилась мне. Потому что мой новый избранник совсем не такой, какой на самом деле. Когда я хочу одно, он хочет два. И наоборот, когда он хочет два, я не хочу совсем ничего! И совсем не потому, что он вот такой, а потому, что он как раз не такой. И это как раз тогда, когда я хочу!
И когда мы с ним, нежно держась за руки и ноги, рассуждаем о тайных пружинах мирового дивана или ещё о чём столь же непостижимом, и вроде всё хорошо и лучше быть не может, как вдруг оказывается, что как раз может! И даже много раз!!!
Ну то, что у него вдруг обнаружился лишай, в самом интересном месте нашего диалога, это не важно. И тем не менее…
Четвёртый
Не без трепета приступаю я к рассказу о моём Четвёртом. Уже не однажды пыталась я рассказать о нём, но всякий раз нутро моё вдруг начинало бурно протестовать. Горячие спазмы охватывали горло моей песни, превращая её гордые ноты в сконфуженный писк, и липкие слёзы заволакивали мой внутренний небосклон.
Была ли это любовь? О да… да, да, да, да, да!… При одном виде его я впадала в немыслимую сладостную кому, члены мои отказывались служить мне, поскольку подчинялись только Ему. Всеми моими клеточками, полосочками, цветочечками рвалась я к Нему, не заботясь ни о приличиях, ни о собственном реноме, ни о последствиях. Весь мир огромным клином сошёлся для меня на моём Четвёртом.
А потом этим самым клином я его и фердыбобнула. В самое темечко!
Потому что жызнь не стоит на месте, а бежит себе вперёд, весело помахивая хвостиком, и требует новых героев.
Почему я не пользуюсь этой самой
Это правда, электронной почтой я не пользуюсь. И многие мои друзья, знакомые и прочие близкие за это меня пинают. Иногда даже ногами! Но не все. Прокопыч вот не пинает. Во первых, он и сам ею не пользуется. Во вторых, он если пнёт, то от моего мокрого места ничего не останется! А в третьих, он мне находит на много лучшие применения!
Вот, а чего я ею не пользуюсь, я и сама раньше не знала. Просто как то не хотелось доверять своё внутреннее Я чужим внешним накопителям. Кто его знает, какими длинными и извилистыми дорогами пойдёт моё письмо и куда его занесёт на повороте!
А сегодня я, на конец, поняла. Когда прочла, что теперь все наши (нет, ваши!!!) электронные письма будут храниться службами до их полного истления. Или писем, или служб! Но последнее врядли!!!
Так что пишите письма, мои дорогие и близкие, дешёвые и далёкие.
Вас прочтут!!!
Мои полмужья
Моя матюшка в детстве меня иногда поучала. Не так, как батюшка, конечно, а по доброму. Если я не хотела делать того, что она хотела чтобы я хотела делать, на пример. Или если я хотела делать то, чего она не хотела чтобы я хотела делать. Так она мне говорила: если ты такое не хочешь делать, или хочешь делать, то тебе никогда не выйти за муж. Или никто меня за муж никогда не возьмёт.
Но меня такое не пугало. Наверно потому, что я не понимала, что такое это муж. Выйти за ворота, это понятно. Или взять за грудки, то же. За ворота выйти очень легко! И я это много раз делала. И там меня брали и за грудки, и за другие дела. И ничего!
А потом я поняла, что такое муж. Это как мой батюшка. А то и ещё хуже! И я точно решила, что такого мне не надо. Чтобы я терпела, что какой то жывёт вечно у меня в доме, сжирает всё что есть в холодильнике, щёлкает все мои каналы и никуда от этого не деться, так никогда в жызни!!!
Но и совсем без него тоже как то не того. А значит, лучше всего иметь какого нибудь полмужа. Или двух! А то и всех четверых! По очереди. Жывой…
И оказалось, что это просто и легко. И даже весело, иногда. Вот сейчас у меня два постоянных полмужа, а ещё и переменные бывают. Потому что вся Жызнь это битва постоянства и переменства. А я люблю сидеть в уголочке и смотреть, как они бьются! Головой об стенку!!!
А если кто не понял, кто такие полмужья, так это те, кто в анкете пишут: пол муж.
Цыдынбалы
В пятницу, когда законы природы понемногу утихают, а капли из крана вытягиваются в бесконечные нити, ко мне приходят цыдынбалы.
Сначала один, неловко и чуть не в раскорячку, будто всё в этом мире не так. Он смущён, в его очках отражаются часы, с кукушкой. Сейчас её не видно, но она точно там, я это помню с прошлого раза. Он присаживается на краюшек стула и молчит, молчит, молчит, молчит. А я всё жду, когда будет ку-ку. Ну давай…
Когда его молчание дальше уже терпеть невозможно, приходит второй цыдынбал. Тот, который с красным флажком. Он стоит у окна, спиной ко мне, и я не знаю, что он там видит. Не может быть, чтобы то, что вижу я. Он начинает насвистывать, и это ещё хуже, чем молчание. Я хочу сказать, чтоб он заткнулся, но тут появляется третий.
Этот цыдынбал всегда жуёт, и от него пахнет селёдкой. За его чавканьем не слышно свиста второго и молчания первого. От этого мне делается легче. Я разжимаю пальцы; на ладонях глубокие следы от ногтей. Осталось дождаться двоих.
Четвёртый цыдынбал не заставляет себя ждать. Он беспорядочно ходит по комнате, вдруг ставшей большой, ни на секунду не останавливаясь. Половицы скрипят почти по птичьи, но не совсем. Я боюсь, что он врежется в меня, и прижимаюсь к стене. А он всё ходит и ходит. Ходит и ходит.
И тут появляется пятый цыдынбал. Самый главный. Он берёт меня за руку и проводит ею по своему лицу. Когда моя ладонь пробегает по его губам, я чувствую мгновенный поцелуй, от которого у меня вдруг начинает кружиться голова и что то сжимается в животе. Подожди немного, хочу ему сказать, ну ещё немножко… я чувствую его руку у себя на спине, и это так странно…
Дальше я просыпаюсь в субботу, помятая и чужая себе. Нет, пять цыдынбалов за раз – это многовато.
Но меньше точно не хватит!!!
Мондрабыкало
За окном шёл строем дождь. Бездумные капли дружно летели навстречу своей судьбе, и в этом ощущалась такая всеобъемлющая правильность, что Мондрабыкало аж зажмурился. В наступившей багровой темноте слышался бой барабанов с тарелками, и откуда-то снизу доносилось плотоядное урчание. С невероятной скоростью приближалось время обеда.
Мондрабыкало открыл глаза. Прямо на него глядели большие, в нечеловеческий рост, часы, минуты и секунды. Вяло шевеля губами, Мондрабыкало начал считать. Дойдя до пятнадцати , он уже забыл, для чего открывал счёт, но продолжил по инерции. «22», – говорил он чуть слышно, – «23…», – и вся его жызнь неспешно проходила перед его внутренним взором, жирно виляя бёдрами. После 50 он уже уютно посапывал, после 60 открыто храпел, а с 70 стал задыхаться. «Так недолго и обсчитаться», – подумал Мондрабыкало вдруг и проснулся.
И с ужасом понял, что обед он уже пропустил, и что некому его пожалеть, и что нет правды на земле, и что жызнь прошла напрасно. Он попытался вскрикнуть… всхлипнуть… вздохнуть…
И лишь капли продолжали упрямо лететь и разбиваться о вечную землю.
Чпок
Он стоял на крыльце. Совсем неподвижно, будто сам себе памятник. И только ветер, ворошивший его волосы и развевавший полы его пиджака, нарушал иллюзию. Неподалеку взблеивала коза, предчувствуя странное. Небо пыталось не отпустить солнце за горизонт и краснело от напряжения. Зеркальный карп выглядывал из пруда, широко зевая. Больше тянуть было нельзя.
Он был готов уже двинуться, когда натянутая до невозможности струна времени с оглушительным треском лопнула. Чпок!!!!!!!!
Как мы играли в Жызнь
Я тогда совсем ещё маленькой была, но уже ничего. И в игры меня уже брали. Не во все, конечно, а в те в которые можно. Потому что были у них такие игры, что они там в сарае запирались, а потом Валька выходил совсем красный и целый день потом лежал на солнышке, протухал. Туда меня не пускали.
А вот в Жызнь можно было. Это была у нас очень длинная игра, будто Витька это папа, Маняша это мама, Валька это мамин, Светкин и Нюткин полюбовник, Светка это евойная жена, а Нютка соседка, и много ещё других. Я там сначала собакой была, потом мне разрешили ребёнком стать, а потом уже не помню.
И как то приходит Витька домой с работы, а работа у него сложная, он там президент какой то мафии был, но дома он просто папа. Приходит и говорит, что ой у меня живот болит и очень сильно. А Маняша ему говорит, что жрать меньше надо всякой дрянности, а тем более пить. А он сгинается в пополам и прямо так стонет, что ой! Я даже сначала думала, что он по правде заболел, но все так не думали, и он то же. То есть тогда у него ещё ничего не болело.
И тогда Маняша говорит, что живот у него острый и надо скорую вызвать. И все хором начали её вызывать и вызывали до тех пор, пока она не пришла. А когда она пришла, а это в тот раз была Нютка, то перестали вызывать.
Нютка спросила, а кто это у вас заболел? Ей сказали, что это у Витьки живот заболел, а Нютка свелела ему снять штаны и лечь. Он не хотел сначала, но его все повалили на землю и держали за руки и ноги, я за левую, а Нютка сама с него спустила штаны и говорит что это у вас пиндицит и надо срочно резать, пока он большим не вырос. Ой, говорит ещё она, а где же мой инструмент?
Она быстро сбегала куда то и принесла здоровый ножик. Витька как его увидел, так совсем задрожал и кричать начал, а Нютка говорит, что ничего страшного, потерпите немного и всё пройдёт. И этим ножиком его как пырнёт в брюхо! Кровиши хлестало жуть, и на меня попало. Тут почти все поперепугивались. Витька верещит, Светка в обморок грохается, а я всё его за левую ногу держу и не могу отпустить.
Потом прибежали разные взрослые. Те которые были ещё не пьяные. Витьку увезли лечиться по настоящему, целую неделю лечили! А когда вылечили, он вернулся домой и его отчим выпорол. Но не за пиндицит, а за что то другое, уже не помню. Может и за пиндицит.
А с Нюткой не помню что было. Сейчас она в районе депутатка, но иногда и к нам приезжает. Не знаю правда, за чем.
Вот такая у нас Жызнь была! Не то что сейчас.
Четвёртый подвиг Акулины, рассказанный ею самой
…И вот иду я однажды, вся такая невероятная и сексуалистическая, в глазах поволока, серёжки – длиннющие – туда-сюда, туда-сюда, и улыбаюсь загадочно, и центр тяжести тоже туда-сюда, туда-сюда, но совсем по-другому, просто ещё одна степень свободы! а ноги, ноги…
И иду я по улице Карла Ленина… или Минина Пожарского? ну, того, что указал путь в будущее и ещё два других, запасных, на случай ремонтных дорог или проезда начальства, и завёл по ним кучу народу так, что до сих пор разводить приходится, чистыми руками.
Да, а я всё иду, иду, будто так и надо, будто вся вечность – это хорошо растянутое мгновение, звонко вибрирующее вдоль моего позвоночника, до самых глубин… или высот?… и улица сжимается и растягивается, мягко выгибаясь и оголяя свои самые удивительные тайны, в которых…
Вот так я иду, можно даже сказать – лечу, а можно этого и не говорить, и так всё ясно. Вы ведь слышали песнь нибелунгов? Вот там, в припеве, вся я, со всеми моими страстями по Андрею, Николаю и Марику, со всеми моими надеждами, мечтами и прочими потрохами.
И тут навстречу – он. Невозможный. Словно сошедший с картины, рельсов, ума. Несущий с собой – в себе – тот самый алеф, без которого никак. И никуда. И никогда.
И идёт, гад, будто так и надо, будто вся вечность – это хорошо растянутое мгновение, звонко вибрирующее вдоль его позвоночника.
И я понимаю, что столкновение неизбежно. Необходимо. И я уже ничего не понимаю. И только вижу, как вселенная встаёт на дыбы, как улица выворачивается наизнанку и превращается в бесконечный туннель, в котором только я и он.
…И мы проходим друг мимо друга, как две параллельные, но разнонаправленные реальности. И не потому что. И не поэтому. А всего лишь ради того, чтобы мир – и мой, и его – уцелел, чтобы птички по-прежнему пели на заброшенных могилах, коровы давали молоко, соседи ссорились и мирились, планеты крутились, галактики разбегались, а я успела в ближайший супермаркет кое за чем.
2012 – 2017